Ты – лучший - Страница 17

– Я… Марисоль. Здравствуйте. Кончита мне о вас уже рассказала… Вы и впрямь настоящая красавица. У вас такое шикарное платье!

– Мне его сшили по моему собственному эскизу. Шить я не очень умею, хотя бабушка меня учила.

– А я шью. Конечно, не такие роскошные наряды, но все-таки… Вы смогли бы их носить. Вы такая высокая… величественная, словно настоящая королева!

– Не смущайте меня, Марисоль. И что это за платья?

– Я сама крашу ткань, а потом придумываю… Мне нравится придумывать. Жизнь часто бывает скучной, злой, серой, а я шью свои платья для радости. Они яркие и развевающиеся. Вам пойдет…

– Я буду очень рада примерить, раз вы этого хотите. Теперь я вас оставляю, потому что сеньор Джон наверняка уже злится. Мы договорились пропустить по бокалу пива перед ужином.

Сеньор Джон не злился. Сеньор Джон задумчиво стоял перед портретом своей матери и думал о чем-то своем.

Он тоже переоделся, и сердце Морин гулко ухнуло куда-то вниз при виде этих широких плеч, обтянутых кремовым шелком рубашки. Темные брюки, легкие кожаные туфли на ногах, безукоризненный пробор в черных, как смоль, волосах… Джон Карлайл был одним из самых привлекательных мужчин, которых приходилось видеть в своей жизни Морин О’Лири.

Он обернулся на звук ее шагов, и девушка испытала нечто вроде легкого приступа паники при виде того, как серьезно и внимательно ее рассматривают эти синие глаза. Потом Джон тихо произнес:

– Не могу понять… Вы едва появляетесь в доме – и вот уже в вас влюблены моя мачеха, Алисита, Кончита… Это у вас врожденное или результат тренировок?

Она рассмеялась и шагнула вперед.

– Подарок фей. Я же ирландка. Ну, суровый босс, как вам мой наряд? Мои ставки растут?

– Да, определенно. Должен признать, что наряд великолепен, хотя…

– Что еще?!

– С трудом я представляю себе Хорошую Девочку в таком виде. Скорее Кармен. Эсмеральда. Но их трудно назвать Хорошими Девочками.

– Мистер Карлайл…

– Джон. Просто Джон. Мы же договорились.

– Хорошо, Джон. Так вот, я начинаю и в самом деле волноваться за вас. Вы случайно не из тех, кто был бы счастлив нарядить всех женщин мира в дерюжку, отороченную очесами льняной пакли? Такое ощущение, что вы чего-то опасаетесь…

Она старалась, чтобы ее голос звучал беззаботно, но с удивлением понимала, что это как-то плохо получается. Ноги дрожали. Руки немного судорожно перебирали пышную оборку юбки. Видимо, вот это и называется – «он произвел на меня убийственное впечатление».

– Не то чтобы опасаюсь. Просто не привык. Такие женщины в сельве не водятся. Вы уже познакомились с Каседас, Кончитой…

– И с Марисоль тоже. Вы ей здорово помогли, насколько я знаю. Это замечательно.

– Это совершенно естественно, а не замечательно. Бедная девочка испытала столько, сколько не выпадет и на целую жизнь. Вы ведь знаете, у нее есть ребенок…

– Это хорошо. У нее есть тот, кого она очень любит.

– Вы так считаете?

– А вы что, принадлежите к ярым сторонникам законных браков? Право женщины быть матерью священно. Не вина Марисоль, что отец ее ребенка оказался сволочью… Ох, я опять выражаюсь слишком сильно!

Джон не сдержал улыбки.

– Должен признать, у вас здорово получается. Ярко, образно и к месту. А что до законных браков… Я их уважаю, скажем так. Считаю, что брак – это обязательство, приняв которое нельзя уклоняться от его исполнения. И это совсем не означает, что нужен штамп в паспорте или обряд в церкви. Это – глубже. В сердце. В душе.

Морин перевела взгляд на портрет Марисабель.

– Ваша мама была очень красивой.

– И это говорит женщина, похожая на Венеру?

Сердце Морин выдало барабанную дробь.

– Вы действительно так считаете?

Странно, но ответ Джона прозвучал почти зло:

– Господи, да вы же прекрасно знаете, что вы красавица!

– Странно, по вашему голосу можно предположить, что вы меня за это ненавидите.

– Нет, но меня это беспокоит.

– Почему?!

– Потому, что мне кажется, вы используете это против меня.

– Слушайте, босс, тут уж одним психоаналитиком не обойтись! Тут к психиатру пора. Вам еще не чудятся фашисты, подкрадывающиеся к вам из-за кустов?

– Но вы ведь пытаетесь на меня воздействовать, скажите честно?

– Я вам сейчас как дам… Нет, честное слово, это просто ненормальный какой-то!

Неожиданно он шагнул к ней и взял за руку.

– А кто в вашем понимании нормален, Морин?

Пауза повисла в воздухе, тяжелая, томительная, чувственная… Синие глаза завораживали, тяжесть руки ошеломляла. Никогда еще Морин не испытывала такого яростного желания броситься в объятия мужчины.

Секунду спустя морок прошел. Джон отпустил ее руку и совершенно спокойно произнес:

– Простите меня. Я немного забыл о хороших манерах. Вы не просто моя гостья, вы находитесь под моим кровом. Так меня учила мама…

Морин перевела дух.

– Вы хорошо ее помните?

– Честно говоря, лучше я помню отца – в те годы, когда мама была жива. Он был совсем другим.

– Что ж, тогда вы должны лучше его понимать. Он очень страдал, потеряв свою молодую жену.

– Да.

– Вы тоже страдали, Джон…

– Я смог это пережить. Я был еще маленьким.

– Неважно. Кроме того, страдала и Каседас.

– Я смотрю, вы вполне в курсе наших дел. Быстро, однако.

Она вспыхнула.

– Я не виновата, что располагаю к себе людей. Они мне доверяют. И уж конечно не все… вот вы, например.